В этом году офф-программу Любимовки, в которой участвуют состоявшиеся драматурги, курирует Павел Руднев, театральный критик, доцент ГИТИСа, кандидат искусствоведения, помощник худрука МХТ и ректора Школы-студии МХАТ по спецпроектам.

Павел составил программу из четырёх пьес и комментирует свой выбор:

«Конкурс Любимовки сегодня заметно помолодел. Драматургические поколения нулевых и девяностых легитимировались, активно прошли на сцену, сложились в определенную иерархию, и миссией обновлённой Любимовки стал рекрутинг новейшего поколения, которому, быть может, суждено будет стать знаменитым только в 2020-е. Организаторы фестиваля стараются заметить начало творческой работы и умение схватывать реальность в драматических парадоксах – и дальше вести новых авторов за собой, «дежурить» возле них.

Программа, собранная мной, пытается обратить внимание на яркие пьесы состоявшихся, маститых авторов. В этом году это четыре пьесы.

«Серёжа очень тупой» Дмитрия Данилова – вторая пьеса именитого прозаика, ставшего писать для театра после колоссального успеха его первой пьесы «Человек из Подольска», к которой моментально театры стали приглядываться. Опыт Данилова важен для того, чтобы другие российские прозаики преодолели границы своего жанрового гетто и стали работать для театра, который может значительно расширить аудиторию современной литературы.

Два новых текста от белорусской ветви новой пьесы: «Кодекс курильщика» Константина Стешика, где изучается феномен страсти к насилию в современном обществе, и «Точки на временной оси» Дмитрия Богославского, написанного в любопытном жанре подписей к фотографиям.

Олег Михайлов в последнее время резко меняет свою интонацию, стиль, жанр – и перед зрителем предстанет его новая остросюжетная пьеса «Красная комната».

Таков мой выбор».

 

Дмитрий Богославский «Точки на временной оси»

«Мне нравится форма пьесы Богославского – подписи к фотографиям, в который запечатлен катастрофический мир на грани разламывающихся эпох, где смерть и жизнь соединились воедино. На обсуждении и автор, и зрители говорили о том, что автор рассказывает о «банальности добра», азбучных истинах добра, самых простых словах для выражения человеческих чувств. Из диалогов высекает эмоция, а не смысл, прежде всего. Еще одно свойство этой пьесы – тавтологический характер диалога; герои словно живут только в ту секунду, когда их застал фотоаппарат, и эту секунда длится вечно в истории; они обречены на повторы и холостые ходы, эта секунда длится всегда».

Дмитрий Данилов «Серёжа очень тупой»

«В обеих пьесах Данилова абсурдный мир, в который попадает бытовой негероический человек, на удивление логичен, не содержит элементов сюра, он закономерен, рационален. И если в «Человеке из Подольска» власть, полиция начинает предъявлять реальности аргументы кураторов современного искусства об интересе к повседневности, а не к событию, то в «Серёже» абсурд исходит из законов языка, которые мы не замечаем. Абсурд проникает как вирус в систему через лазейки языка (курьеры говорят «Мы будем у вас в течение часа» или служба доставки действительно «достаёт» своих клиентов). Закон параллельного мира, с которым частный бытовой заглавный герой сталкивается и перед лицом которого растерян, дезавуирован, имеет сотню исключений из закона, дополнительных условий и обиняков, – он усложнен, как игра в города, которую устраивают курьеры в доме Серёжи, и как собственно сам ветвистый, сложноподчиненный русский язык, имеющий множество исключений из правил. Язык – это имитация логики, на самом деле это бездонная сюрреалистическая яма. И по мере падения туда зритель вместе с героем оказывается в кольце холостых ходов, самоповторов, докучной сказки, в которую умелый драматург как кочегар каждые пять минут подкидывает новое микрособытие. Эта пьеса – из нашего времени, когда сужается пространство частной жизни, в которую все чаще и чаще вторгается власть, общество с нормативами, запретами, ограничениями – патерналистский проект, навязывающий «с душой и участием» заботу о чужой нравственности. И если «Человек из Подольска» по преимуществу веселит, то в «Серёже» на сцену – в особенности в финале – заходит жуткое».

Олег Михайлов «Красная комната»

«В пьесе Михайлова говорится о средней России: полудеревенской-полугородской, застывшей во времени. С одной стороны, сохранились остатки сталинской колхозной комедии, в жанре которой живут граждане, с другой стороны, современное стяжательство и мучительство человека. Сегодняшняя Россия склонна изобретать легенды о себе: реальность медленно заслоняется легендами и мифами, чем неправдопободобнее, тем лучше. Всё в России моментально стало святым, священным, неприкасаемым. Мы молимся всем богам сразу. И Олег Михайлов тонко высмеивает эту странность: здесь говорится о тех жертвах, которую надо класть на обслуживание легенды, которая, разумеется, оказывается пустышкой. Легенда легко монетизируется, но опустошает героев. Медленно раскручивается маховик зловещей тайны, детективная история раскрывает все грани преступления, и мы видим этот жуткий образ страны: большой семьи, общества, где каждый повязан пороком, грехом и поэтому никуда не движется, застывает. И дети не рождаются. В пьесе говорится об этом – мальчиковая игра «собачий кайф», всеобщий уход в страну, где вот еще показывают «мультики», а через секунду ты уже не живой. И какой прекрасный образ несчастной женщины Милы, которая никому не нужна в этой семье, она лепит светлые фигурки святых и режет в глухом отчаянии своё тело».

Константин Стешик «Кодекс курильщика»

«Мне нравится напряженная тревожная атмосфера в пьесе Стешика, где реальность оказывается подконтрольна мании насилия и террора, репрессивного навязывания своей философии. Общество нашло идеологию в насилии, и тут пистолет оказывается идеальным логопедом для всех картавых, недореализованных, недопроявившихся героев. Опять же явление наших дней – контакт двух косплейщиков-киноморфов, живущих по законам любимых мультфильмов и кино. Робкий, стеснительный мальчик выслеживает флегматичного убийцу-чистильщика и говорит ему откровенно: «Ты поделишься со мной своей силой. Я – Джаггернаут».